А стрелки бегут, бегут...

“Не будет преувеличением сказать, что до сих пор одним из идишских классиков по праву остается скромный и трудолюбивый рассказчик Цви Айзенман, справивший двадцатого сентября этого года свое девяносто двухлетие. Он — и в этом уже никто из исследователей давно не сомневается — может быть причислен к группе тех замечательных мастеров идишской литературы, которые собирали и пестовали в своем творчестве неповторимые сокровища родного языка.” Григорий Канович

“Писать я начал еще со школьных лет. До публикации было еще очень далеко. Относительно моей первой публикации я еще скажу несколько слов в своих автобиографических заметках. Хочу лишь напомнить о первых своих шагах в литературе: В годы уральской ссылки я продолжал свои писания, писал стихи, только стихи, но тайком; никому стихов не показывал и даже не говорил, что занят такими «глупостями». И вот: место действия — лагерь на Кипре. Год 1948. Стихам моим больше не хотелось лежать в темноте. Сам я больше не хотел хранить их где-то на самом дне своего деревянного чемоданчика. Я знал, что в Тель-Авиве выходит газета на идиш «Найевелт» («Новый мир»). Я это знал, потому что газета висела в самом центре лагеря на «Информационном щите» под стеклом. Стекло защищало газету от порчи и в случае, если кто-то захочет ее сорвать. Нет, пусть все, кто имеет желание и знает идиш читают «Найевелт». Кроме газеты на щите висели сообщения, объявления, и был уголок для поиска родственников. Помимо политических и социальных статей — в газете были две страницы для литературных материалов. Я как-то видел там напечатанные чьи-то стихи и думал: «А почему здесь не могут быть напечатаны мои стихи?» Я долго не решался посылать стихи[…]” Цви Айзенман

“Родился я 20 сентября 1920 года в Варшаве. Отец мой, Моше, был столяром. Мебельным столяром. Работал он вне дома. Его верстак был далеко. Я его в свои детские годы почти что и не видел. Но запах древесины и политуры знал хорошо. Одежда отца была пропитана этими запахами. Даже от субботних одеяний, как мне казалось, исходил тот же дух, смешанный с нафталином. Мама моя, Элька, была набожной. Очень верующей женщиной. Читала много еврейских книг, газет и брошюр (на идиш). Но тем не менее Первого мая шла на демонстрацию «за лучшее завтра». Отец ради домашнего спокойствия потакал матери, щадил ее религиозные чувства, и в Рош-Хашана и на Йом-Кипур шел вместе с ней в синагогу. Невозможно передать, как она была счастлива в те минуты. Это видно было по ее походке, отражалось на ее сияющем лице. Даже брошь на ее темном бархатном платье выглядела празднично. Когда пришло время выбирать для меня школу (хедер), мама настояла на своем: меня- таки определили в хедер. Отец не имел мужества воспротивиться этому. Хедер находился на улице Тварде № 22. В этом же дворе находилась и еврейская светская школа. Называлась она «Борохов-шул» (имени сиониста- социалиста Б. Борохова). И это обстоятельство сыграло решающую роль в моей жизни[…]” Цви Айзенман. “А СТРЕЛКИ БЕГУТ, БЕГУТ..” /"Автобиография на скорую руку"/пер. Лев фрухтман.